Душу, талант, славу не «скрывали» псевдонимы А.П.Чехова

Никогда не рано спросить себя: делом я занимаюсь или пустяками? — Чехов

«Я был щенком, когда родился,

гусем лапчатым, когда вступил в жизнь.

Определившись на государственную службу, я стал крапивным семенем.

Начальник величал меня дубиной, приятели — ослом, вольнодумцы — скотиной.

Путешествуя по железным дорогам, я был зайцем,

живя в деревне среди мужичья, я чувствовал себя пиявкой.

После одной из растрат я был некоторое время козлом отпущения.

Женившись, я стал рогатым скотом.

Выбившись, наконец, на настоящую дорогу, я приобрёл брюшко и стал торжествующей свиньёй», -так писал о себе Антон Павлович.

Но это ещё не псевдонимы. Псевдоним – это подпись, которой автор заменяет свое настоящее имя. В переводе с греческого языка слово псевдоним (pseudos и onyma) означает «носящий вымышленное имя». Известно, что многие писатели и поэты по разным причинам печатали свои произведения под псевдонимом. Одни были вынуждены держать своё имя в тайне из-за его неблагозвучия или из-за боязни преследования, другие не открывали его из-за общественного положения, третьи – из желания отвлечь от себя критиков. Некоторые авторы следовали моде на псевдонимы, надеялись добиться успеха, другие — из скромности или равнодушия к славе не желали выставлять своё имя напоказ. Кто-то менял свои настоящие фамилию и имя, веруя в изменения от этого жизни. А сатирики и юмористы своими забавными вымышленными именами стремились произвести на читателей комический эффект.

А.П. Чехов был большим мастером придумывать псевдонимы. Каждый из них имел для для него определённый смысл. Вымышленные имена были короткими и длинными, записанными в несколько букв и состоявшими из пары слов, смешными и серьёзными, для одного рассказа и долго живущими, непонятными и «зашифрованными»…

1) А. П.;

2) А. Ч.;

3) Ан. Ч.;

4) Антоша;

5) Антоша Ч.;

6) Антоша Ч.***;

7) Антоша Чехонте;

8) Анче;

9) Б—в, Г.;

10) Балдастов, Г.;

11) Борисов, Н. Н.;

І2) Брат моего брата;

13) ….въ;

14) Врач без пациентов;

15) Вспыльчивый человек;

16) Гайка № 5 3/4;

17) Гайка № 6;

18) Грач;

19) Заведующий календарем «Будильника» Антоша Чехонте;

20) Кисляев;

21) Ковров, М. [доп.];

22) Крапива;

23) Лаэрт;

24) Некто;

25) Павлов, А.;

26) Панько;

27) Полковник Кочкарев;

28) Прозаический поэт;

29) Рувер;

30) Рувер и Ревур;

31) Тарантулов, Акакий;

32) Улисс;

33) Ц.;

34) Ч.;

35) Ч. Б. С.;

36) Ч. без с.;

37) Ч—е, Ан.;

38) Чел. б. Селез.;

39) Ч—те, А—н;

40) Ч—х—в, А.;

41) Человек без селезенки;

42) Чехонте;

43) Чехонте, А.;

44) Шампанский;

45) Z

46) Дон Антонио Чехонте

47) Дяденька

48) Шиллер Шекспирович Гёте

49) Зевуля

50) Акакий Тарантулов

51) Архип Индейкин

52) Василий Спиридонов Сволачёв

53) Петухов

54) Смирнова

55) Пурселепетанов

56) Академи Тото

57) Муж А.Актрисын

58) Цинцинат

Многие юмористические вымышленные имена появлялись и использовались в зависимости от рода занятий писателя.

Самым известным был «Антоша Чехонте». Именно под этим псевдонимом начался творческий путь писателя. Будучи студентом-медиком Московского университета, он рассылал по юмористическим журналам («Будильник», «Зритель», «Стрекоза», «Осколки») свои первые юмористические рассказы. А Антошей Чехонте в шутку прозвал будущего писателя один из его учителей в таганрогской гимназии. Первым напечатанным в 1879 году его произведением был рассказ «Письмо донского помещика Степана Владимировича N к учёному соседу д-ру Фридриху». Впоследствии он использовал несколько вариантов написания «Антоша Чехонте«: Анче, Дон Антонио Чехонте, А-н Ч-те, Чехонте, Антоша Ч***, А.Чехонте, Ч.Хонте и др.

Человек без селезенки — прозвище зародившееся еще во время обучения на медицинском факультете, где он узнал, что размер селезёнки зависит от душевного состояния человека. Псевдоним продержался на протяжении 10 лет. Известно, что под этой подписью вышло множество фельетонов и юморесок, 5 статей и 119 рассказов.
От этого псевдонима было несколько производных : Ч.Б.С, Ч. без С, С.Б.Ч , которые использовались Чеховым во многих журналах.

Вспыльчивый человек — Чехов написал интересный рассказ о… вспыльчивости и назвал его «записками вспыльчивого человека«.

Шампанский — Чехов был безумным любителем шампанского, что даже на смертном одре в немецком Баденвайлере, где он находился на лечении, писатель попросил налить и выпил бокал игристого!

Архип Индейкин — под этим именем вышла его пьеса «Сапоги всмятку«.

Гайка № 6, Гайка № 9. — эти псевдонимы получили авторские статьи в журнале «Мирской толк».

Подпись «Брат моего брата«, заменившая инициалы: «Ан. П. Чехов», появилась, чтобы избежать путаницы с произведениями его старшего брата, печатавшегося в юмористических журналах.

Псевдоним «Цинциннат» использовался писателем в период занятия сельским хозяйством в Мелихове.

А письмах к своей жене он подписывался как академик Тото, намекая на своё избрание в Российскую Академию или муж А. Актрисын, как бы уточняя, что О.Н.Книппер после вступления с ним в брак так и не оставила театральную сцену.

Когда много лет спустя один из друзей спросил сколько же он написал рассказов в первые годы своей работы, Чехов ответил: «Около тысячи». И с каждым новым рассказом совершенствовалось его мастерство. Новые темы, новые люди, герои входили в его творчество; рассказы становились больше, шире, глубже охватывали жизнь России.

Очень рано началось увлечение Антоши театром: он ходил в театр, устроил свой, домашний театр, много читал; а позднее написал изумительные театральные пьесы, имевшие огромный успех у публики («Чайка», «Дядя Ваня», «Вишнёвый сад», «Иванов», «Медведь», «Свадьба», «Предложение» и др.).

«Чехова, как художника, нельзя даже и сравнить с прежними русскими писателями — с Тургеневым, с Достоевским или со мною. У Чехова своя собственная форма… И вот ещё наивернейший признак, что Чехов — истинный художник: его можно перечитывать несколько раз», писал Толстой.

Активной врачебной практикой писатель занимался всю свою жизнь. Большинство больных он лечил бесплатно:«…Я нищ и убог, так как нашёл удобным для себя и своей самостоятельности отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи»
Талантливый писатель и настоящий врач разрывался между двумя своими призваниями:«Медицина — моя законная жена, а литература — любовница. Когда надоедает одна, ночую у другой»,- писал Антон Павлович.

Он оставил о себе память еще и как о прекрасном человеке, всю жизнь отдавшему служению другим людям. В Таганроге Чехов полностью на свои средства создал публичную библиотеку, которой отдал более двух тысяч собственных книг, многие из которых были с авторскими подписями, а затем 14 лет подряд постоянно закупал и посылал туда множество новых изданий.
Во время жизни в подмосковной усадьбе Мелихово Чехов построил в ближайших селах три школы для крестьянских детей, колокольню и пожарный сарай, участвовал в прокладке дороги, был одним из организаторов создания почтово-телеграфного отделения в Лопасне.
Во время голода 1892 года отправился в Нижегородскую губернию, где организовал сбор средств, устроил для голодающих бесплатные столовые, организовал скупку лошадей, которых раздавали весной безлошадным крестьянам.
О любил русскую природу, цветы, животных, заботился о них. Писатель оставил после себя множество садов, посадил сотни вишневых деревьев, саженцы на голых участках лесов.

Никогда не забудутся произведения, книги, написанные талантливым русским писателем. В каждом его творении любой может найти жизненные размышления и советы, которые актуальны и по сей день.

Я б тайком пришел к нему, иначе:
Если б жил он, — горькие мечты!
Подошел бы я к решетке дачи
Посмотреть на милые черты.
А когда б он тихими шагами
Подошел случайно вдруг ко мне — 
Я б, склонясь, закрыл лицо руками
И исчез в вечерней тишине.

Саша Чёрный, 1922




Известные русские поэтессы о Любви

/продолжение/

Марина Ивановна ЦВЕТАЕВА

(1892 — 1941)

Всеволод Рождественский о о лирике Цветаевой: « это непрерывное объяснение в любви… выражаемой требовательно, страстно».

С. Э.

Я с вызовом ношу его кольцо !

— Да, в Вечности — жена, не на бумаге ! —

Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза — прекрасно-бесполезны ! —

Под крыльями раскинутых бровей —

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

— Всем вам, кто жил и умирал без страху ! —

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху.

3 июня 1914 Коктебель

Посвящено мужу Цветаевой — Сергею Эфрону (1893 — 1914). «В её стихах он понимал каждую строку, каждый образ. Было совсем непонятно, как они жили врозь до сих пор. Я никогда за всю жизнь не видела такой метаморфозы в наружности человека, какая происходила и произошла в Марине: она становилась красавицей», — писала сестра Марины.

* * *

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной

Не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной —

Распущенной — и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится ещё, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное моё, мой нежный, не

Упоминаете ни днём, ни ночью — всуё…

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя !

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня — не зная сами ! —

Так любите: за мой ночной покой,

За наши не-гулянья под луной,

За солнце не у нас над головами, —

За то, что вы больны — увы ! — не мной,

За то, что я больна — увы ! — не вами !

3 мая 1915

Стихотворение посвящено М.Минцу — впоследствии мужу Анастасии Цветаевой. Положено на музыку М.Таривердиева.

Из цикла «Стихи Блоку»

Имя твоё — птица в руке,

Имя твоё — льдинка на языке.

Одно-единственное движение губ.

Имя твоё — пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В лёгком щёлканье ночных копыт

Громкое имя твоё гремит.

И назовёт его нам в висок

Звонко щёлкающий курок.

Имя твоё — ах нельзя ! —

Имя твоё — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твоё — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим — сон глубок.

15 апреля 1916

Её дочь писала: «Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по «струнному рукомеслу», а как б о ж е с т в о от поэзии, и которому, как б о ж е с т в у поклонялась…»

* * *

В лоб целовать — заботу стереть.

В лоб целую.

В глаза целовать — бессоницу снять,

В глаза целую.

В губы целовать — водой напоить.

В губы целую.

В лоб целовать — память стереть.

В лоб целую.

5 июня 1917

  • * * *

Ты расскажи нам про весну ! —

Старухе внуки говорят.

Но, головою покачав,

Старуха отвечает так :

— Грешна весна,

Страшна весна…

— Так расскажи нам про Любовь ! —

Ей внук поёт, что краше всех.

Но, очи устремив в огонь,

Старуха отвечала : — Ох !

Грешна Любовь,

Страшна Любовь !

И долго- долго на заре

Невинность пела во дворе :

— Грешна любовь,

Страшна любовь…

1919

Б.Пастернаку

Рас-стояние: вёрсты, мили…

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели,

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали…

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это сплав

Вдохновений и сухожилий…

Не расс`орили — рассор`или,

Расслоили…

Стена да ров.

Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: вёрсты, дали…

Не расстроили — растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж — ну, который — март ?!».

Разбили нас — как колоду карт !

24 марта 1925

* * *
      Развела тебе в стакане
      Горстку жженых волос,
      Чтоб не елось, чтоб не пелось,
      Не пилось, не спалось.
      Чтобы младость — не в радость,
      Чтобы сахар — не всладость,
      Чтоб не ладил в тьме ночной
      С молодой женой.
      Как власы мои золотые
      Стали серой золой,
      Так года твои младые
      Станут белой зимой.
      Что ослеп — оглох,
      Чтоб иссох, как мох,
      Чтоб ушёл, как вздох.
      3 ноября 1918

Сама Марина Цветаева, кажется, точнее всех сказала о своих стихах : «как брызги из фонтана, как искры из ракет».

Из книги » Песнь о любви«

Известные русские поэтессы о Любви

Анна Андреевна АХМАТОВА

(1889 — 1996)

«Любовь у Ахматовой не праздная причуда и не просто дань возрасту, нерассуждающей страсти. Она полна глубокого душевного содержания, она мера личности, незаменимая и возвышающая «повинность» человеческого сердца, откровенная в своей нетерпимости и неразделённости…

Поэзия Ахматовой — это прежде всего подлинность, невыдуманность чувств, поэзия, отмеченная необычной сосредоточенностью и взыскательностью нравственного начала. И её, между прочим, никак нельзя назвать исключительно поэзией сердца», — писал А.Т.Твардовский.

Сжала руки под тёмной вуалью…

«Отчего ты сегодня бледна ?»

Оттого, что я горькой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду ? Он вышел шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Всё было. Уйдёшь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: » Не стой на ветру».

8 января 1911

Стихотворение оказалось не только драматической сценой, но конспектом целого романа о трагическом неумении понять друг друга, прорваться через ложные слова и поступки, разъединение людей.

Я её нечаянно прижала,

И, казалось, умерла она,

Но конец отравленного жала

Был острей веретена.

О тебе ли я заплачу, странном,

Улыбнётся ль мне твоё лицо ?

Посмотри ! На пальце безымянном

Так красиво гладкое кольцо.

18 — 19 марта 1911, Царское село

Я не плачу, я не жалуюсь,

Мне счастливой не бывать,

Не целуй меня, усталую,-

Смерть придёт поцеловать.

Дни томлений острых прожиты

Вместе с белою зимой.

Отчего же, отчего же ты

Лучше, чем избранник мой ?

Весна 1911

Не гляди так, не хмурься гневно,

Я любимая, я твоя.

Не пастушка, не королевна

И уже не монашенка я —

В этом сером будничном платье,

На истоптанных каблуках…

Но, как прежде, жгуче объятье,

Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо моё, милый , не комкай,

Не плачь о заветной лжи.

Ты его в твоей бедной котомке

На самое дно положи.

1912, Царское село

  • *

А, ты думал — я тоже такая,

Что можно забыть меня

И что брошусь, моля и рыдая,

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок

В наговорной воде корешок

И пришлю тебе страшный подарок —

Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом

Окаянной души не коснусь,

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь

И ночей наших пламенных чадом —

Я к тебе никогда не вернусь.

Июль 1921 Петербург

  • * * *

У меня есть улыбка одна :

Так, движенье чуть видное губ.

Для тебя я её берегу —

Ведь она мне любовью дана.

Всё равно, что ты наглый и злой,

Всё равно, что ты любишь других,

Предо мной золотой аналой,

И со мной сероглазый жених.

1913

Революционер и писательница Лариса Рейснер писала Ахматовой: «Ваше искусство — смысл и оправдание всего. Чёрное становится белым. вода может брызнуть из камня, если жива поэзия. Вы — радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлёбывался грязью, умирал от горя«.

Из книги « Песнь о любви «

В.О.Ключевский о А.С.Пушкине

Ключевский В.О. (1841 – 1911) – великий русский историк, профессор Московского университета, академик Императорской Санкт-Петербургской академии

ПАМЯТИ А. С. ПУШКИНА

«О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует»

… На протяжении двух последних столетий нашей истории были две эпохи, решительно важные в движении русского самосознания. Они ознаменованы деятельностью двух лиц, работавших на очень далеких одно от другого поприщах, но тесно связанных логикой исторической жизни. Один из этих деятелей был император, другой— поэт. Полтава и Медный Всадник образуют поэтическую близость между ними.

… Я не скажу фразы, если скажу, что поэзия Пушкина была подготовлена последовательными усилиями двух эпох—Петр I и Екатерина II. Целый век нашей истории работал, чтобы сделать русскую жизнь способной к такому проявлению русского художественного гения. Что сказалось в этой поэзии? До сих пор она не перестает изумлять разнообразием своих мотивов: здесь и детская сказочка, и детская песенка про птичку божью, и знобящий душу анализ скупого рыцарского сердца перед раскрытыми сундуками с золотом, и Брожу ли я вдоль улиц шумных, и Безумных лет угасшее веселье, и разгулье удалое, и злые речи Мефистофеля, и священный ужас поэта, внимающего кроткому поэтическому укору московского митрополита, и озаренная теплым светом холодная пустыня скучающей души великосветского бродяги, и «горний ангелов полет, и гад морских подземный ход, и дольней лозы прозябанье».

Пушкин не был поэтом какого-либо одинокого чувства или настроения, даже целого порядка однородных чувств и настроений: пришлось бы перебрать весь состав души человеческой, перечисляя мотивы его поэзии. Недаром муза еще в младенчестве вручила ему семиствольную цевницу, способную на семь ладов петь и «гимны важные, внушенные богами, и песни мирные фригийских пастухов». Перечитывая его лирические пьесы в хронологическом порядке, испытываешь какую-то ободряющую поэтическую качку от этой быстрой смены несходных чувств и образов, где летучей очередью в стройном разнозвучии проносятся и скучно-грустные впечатления зимней дороги под звуки длинной разгульнотоскливой песни ямщика, и исполненное светлых надежд послание в Сибирь декабрьским заточникам, и шаловливый альбомный комплимент, и высокое призвание поэта в величавом образе библейского пророка, а рядом в Поэте так жизненно-просто объяснены и самые эти кажущиеся столь своенравными переходы от низменной сцены малодушных состояний к вдохновенным подъемам свыше призванного духа. Это необъятное протяжение поэтического голоса, дававшее ему силу «владеть и смехом и слезами», еще расширялось необычайной восприимчивостью и гибкостью поэтического понимания, уменьем проникать в самые разнообразные людские положения, вживаться в чужую душу, всевозможные миросозерцания и настроения, в дух самых отдаленных друг от друга веков и самых несродных один другому народов, воспроизводить и коран и Анакреона, и Шенье и Парни, и Байрона и Данте, и рыцарские времена и песни западных славян, и волшебные сказания, старинной русской былины и темную эпоху Бориса Годунова, и не остывшие еще предания пугачевской и помещичьей старины. И из этого плавного и мирного потока впечатлений складывается в воображении образ поэта, который не живет, а горит, постепенно разгораясь ровным и сильным пламенем, сжигая нечистую примесь возраста и времени и в себе самом переплавляя в образы и звуки разнообразные движения человеческой души, великие и малые явления человеческой жизни.

Да в поэзии Пушкина и нет ни великого, ни малого: все уравнивается, становясь прекрасным, и стройно укладывается в цельное миросозерцание, в бодрое настроение. Простенький вид и величественная картина природы, скромное житейское положение и трагический момент, самое незатейливое ежедневное чувство и редкий порыв человеческого духа — все это выходит у Пушкина реально-точно и жизненно-просто и все освещено каким-то внутренним светом, мягким и теплым. Источник этого света — особый взгляд на жизнь, вечно бодрый, светлый и примирительный, умеющий разглядеть затерявшиеся в житейской сумятице едва тлеющие искры добра и порядка и ими осветить темный смысл людских зол и недоразумений. Как сложился, откуда внушен этот взгляд? Конечно, прежде всего усилиями счастливо одаренного личного духа, стремящегося проникнуть в затемняемый житейскими противоречиями смысл жизни. Вспомните, как Пушкин ночью, в часы бессонницы, тревожимый «жизни мышьей беготней», вслушиваясь в ее скучный шепот, силился понять ее смысл и учил ее темный язык. Но неуловимы источники и способы поэтического понимания, умеющего и вокруг себя подметить незаметное для простого глаза, рассеянные там и сям проблески разума жизни и собрать их в светоч, способный осветить темные пути и цели нашего существования. Тот же взгляд просвечивает из глубины русского народного мышления и чувствования, в наших песнях и пословицах, в ходе истории нашего народа, в основе всего его бытового склада. Заглянув пристально в самого себя, каждый из нас найдет его и в основе своего личного настроения, не мимолетного, случайно набегающего, а того постоянного настроения, которым определяются направление и темп жизни каждого из нас. Вникните в него еще поглубже, разберите мотивы поддерживаемого им настроения, и вы увидите, что они даже не специфически русские, национальные, а общечеловеческие мотивы общежития. Да разве это чье-либо национальное дело или монополия каких-либо избранных поколений, а не всегдашняя и общая задача человеческого духа — внести нравственный порядок в анархию людских отношений, как некогда творческое слово вызвало зримый нами космос из мирового хаоса?

Поэзия Пушкина — русский народный отзвук этой общечеловеческой работы. Общечеловеческим ее содержанием и направлением измеряется и ее значение для нашего национального самосознания. Она впервые показала нам, как русский дух, развернувшись во всю ширь и поднявшись полным взмахом, попытался овладеть всем поэтическим содержанием мировой жизни, и восточным и западным, и античным и библейским, и славянским и русским. Этой широтой поэтического захвата она дала нам почувствовать, какие нетронутые силы таятся в глубине вырастившего ее народного духа, ожидая своего призыва на общечеловеческое дело. Вместе с тем она приподняла настроение, повысила тон жизни русского читающего общества, дав столько новой изящной пищи сердцу и воображению, необъятно расширила наш поэтический кругозор, обогатив наш духовный обиход таким запасом отовсюду собранных чувств, впечатлений и образов, разновременных и разнородных картин и воспоминаний, облеченных в небывалые по совершенству литературные формы. Русский читатель более прежнего стал любить свой язык, ценить свою словесность, чтить своего писателя, наконец, уважать самого себя и свое отечество; за многое привычное в русской жизни ему стало теперь стыдно, иное стало казаться нетерпимым, другое обязательным, если не по чувству нравственного долга, то хотя из приличия. Литература перестала быть развлечением для скучающих, стала серьезным, ответственным делом, убежищем и органом мыслящих людей. Но что еще важнее для нашего самосознания: если через поэзию Пушкина мы стали лучше понимать чужое и серьезнее смотреть на свое, то через нее же мы сами стали понятнее и себе самим и чужим. В тоне и настроении этой поэзии, в свойстве и сочетании основных мотивов, ее вдохновлявших, во взгляде поэта на жизнь, во всем складе его миросозерцания впервые обозначился духовный облик русского человека. В одной пьесе Пушкин сам назвал свой поэтический голос эхом русского народа. Но он видел народность писателя не в особенностях языка, не в выборе предметов из отечественной истории, а в особом образе мыслей и чувствований, принадлежащем исключительно какому-либо народу, в его особенной физиономии, создавшейся физическими и нравственными условиями его жизни и отражающейся в его поэзии. Вот эта физиономия русского народа с его образом мыслей и чувствований и отразилась образно и внятно в поэзии Пушкина. Это, как и сама эта поэзия, народ восприимчивый и наблюдательный, с трезвым и бодрым взглядом на жизнь, терпеливый и исполненный терпимости, чуждый сомнений и непритязательный, благодарный судьбе за радость и за горе, умеющий ценить хорошее чужое и шутить над дурным своим, простодушно и задушевно отзывчивый на все человечное, незлопамятный и осторожный, мирный и примирительный.

В Медном Всаднике, помните, есть два стиха с вопросами, обращенными к гиганту, который «с простертою рукою сидит на бронзовом коне»:

Какая дума на челе?

Какая сила в нем сокрыта?

Сто лет спустя после рождения Пушкина мы можем ответить на эти вопросы. Дума на челе,— разумеется, о будущем России, а сокрытая в нем сила сказалась в том, что он овладел народной массой, похожей на ту бесформенную скалу, на которой остановился его бронзовый конь, и державно простертою рукою начал над ней свою преобразовательную работу. Та же сила сказалась еще в том, что русский поэт, ставший возможным по мановению той же простертой руки, сквозь окружавшее его общество, о котором я ради памятного дня ничего не хочу сказать, кроме того, что ему, право, было бы не грешно и не трудно быть немного получше,— сквозь это общество первый прозрел в народной массе тот облик народа, который и отпечатлел в своей поэзии. Этим он предуказал задачу и дальнейшим поколениям: точно запечатлев в своем самосознании образ своего народа, провиденный поэтом, мы и наши потомки обязаны отделять от своего народного существа все лишнее, как случайный нарост, пока не предстанет пред миром и русский народ с тем обликом, который провиден поэтом. Тогда и исполнится то, о чем некогда мечтал Пушкин вместе с Мицкевичем, тогда еще «мирным, благосклонным»

«…о временах грядущих,

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся»…

В этой мирной семье народов под знаменем Петра Великого и займет свое место мирный русский народ.

В.О.Ключевский, книга «Исторический портреты«

«МИОРИЦА»

«Миорица» это таинственная народная баллада молдавского народа, которую пели молдавские лаутары. До наших дней баллада дошла в различных интерпретациях. Но они всего лишь множество взглядов понимания одной и той же проблемы. Для молдаван «Миорица» – такой же памятник, как для русских, к примеру, «Слово о полку Игореве». Символы, присутствующие в «Миорице», берут начало от древних ритуалов и верований. Историки считают, что баллада датируется XII — XIII веками и является одним из старейших источников, в котором появляется этномим «молдаванин».

Действие разворачивающееся в этом древнем произведении, происходит на исторической территории Молдавского княжества. Персонажи «Миорицы»: один — молдаванин – хозяин земли, другой — венгр, а третий вранчанин. Венгр и вранчанин, пришли в Молдову пасти свои стада. Увидев, что у молдаванина стада, больше и богаче, чем у них решают его за это уничтожить.

Но любимая овца молдаванина, подслушав разговор вранчанина с венгром, рассказала хозяину о готовящемся преступлении. Пастух не удивился тому, что с ним говорит овца, и ведет диалог с ней. В наши дни, автора таких строк посчитали бы фантастом, может быть сказочником или даже сумасшедшим.

Верно понимая аллегорию использованную автором можно утверждать, что Иисус Христос разговаривал с пастухом, то есть, с молдавским народом и предложил ему на выбор: спрятаться в роще и тем самым избежать смерти, натравить на своих врагов верного пса, и избавиться от негодяев. И то и другое спасет его жизнь, но нарушит принципы Бога. Трусость – это потеря суверенитета и свободы народа, а ненависть и убийство – это нарушение основного закона мироздания.

Что же выбирает молдаванин, олицетворяющий весь народ Молдовы? Он осознанно выбирает путь жертвы, путь Иисуса Христа. Он отвечает Богу: пусть закалывают меня на моей родной земле и положат в мою могилу, рядом со мной, элементы моей культуры, которые обязательно зазвучат, когда ветер перемен коснется их. Так они и решили, поскольку, это выбор всего народа.

В балладе идет речь и о будущем. Молдаванин рассказывает о главном: о мистической свадьбе своего народа с божественными небесными структурами, с силой неба. И самое главное он говорит о тайне, которую необходимо пронести через века, о божественном предназначении всего молдавского народа.

Таким образом, в балладе «Миорица», молдавские посвященные – лаутары, подобно греческим аэдам воспевали будущие события, связанные с жертвой молдавского народа и его главной задачей – связанной с объединением, или венчанием с небесным миром. В этом заключается смысл и предназначение молдавского народа в истории.

Миорица

Далеко за горами,
За горами-долами,
Где, как Рай, левада,
Проходили три стада
С тремя чабанами,
Молодыми парнями.
Один молдаванин,
Другой вранчеанин,
А третий венгерец.
И этот вранчанин
И венгерский парень
В сторонку отбились,
Вдвоем сговорились
На закате убить,
Убить-погубить
Молдавского брата:

Живет-де богато,
Большие стада-то!
Псы его смелее,
И овцы жирнее,
И кони быстрее!
Но овечка серая,
Серая, белая
Пастуха жалеет,
Третий день все блеет,
Все не умолкает.
-Ты, овечка серая,
Серая, белая,
Что ты все блеешь?
Или ты болеешь?
Иль тебе, касатке,
Муравы не сладки?
-Ах, хозяин, надо
Гнать скорее стадо
В рощу, где прохлада.
Там трава для нас,
Там и тень для вас.
Позови собаку,
Ту, что рвется в драку,
Сильную и верную.
Ведь в пору вечернюю
Тебя хотят убить,
Убить-погубить
Этот вранчанин
И венгерский парень.
– Овечка моя,
Раз погибну я
На поле зеленом
Под высоким кленом,
Скажи, пусть вранчанин
И венгерский парень
Похоронят рядом
Меня со стадом.
Чтоб слышно мне было
В тишине могилы,
Как блеют овечки
В загоне у речки.
Ты им так скажи,
А в гроб мне положи
Буковую дудку,
Что милую зовет,
Костяную дудку,
Что песню в душу льет,
Бузинную дудку,
Что пламенно поет.
Ветер в них подует,
Овцы затоскуют,
Станут в круг унылый
Плакать над могилой.
Им не говори ты,
Что лежу убитый.
Скажи, овца моя,
Что обвенчался я
С царевной прекрасной,
С невестою ясной;
Как свадьбу играли,
Звезды сияли,
Одна упала;
Солнце держало,
Луна подымала
Венцы над нами;
Были гостями
Чинары да ели;
Птицы нам пели,
Нас величали,
А горы венчали.
А если ты встретишь,
Если заметишь,
Как матушка ходит,
По полю бродит
В шерстяном кушаке,
Плачет о сынке,
Просит встречного,
Поперечного:
”Не видал ли ты,
Не встречал ли ты
Любимого сынка,
Статного пастушка?
Личико у сынка
Белей молока;
В усиках волос-
Что пшеничный колос;
Кудри у него-
Что вороново крыло;
Ясные очи

Чернее ночи”,-
Ты ее пожалей,
Про меня скажи ты ей,
Скажи, овца моя,
Что женился я
На царевне прекрасной,
Невесте ясной.
Но, моя отрада,
Говорить не надо,
Что, как свадьбу играли,
Ярко звезды сияли,
Да одна упала;
Солнце держало,
Луна подымала
Венцы над нами;
Были гостями
Чинары да ели;
Птицы нам пели,
Нас величали,
А горы венчали.

Наша Родина…

Константин ПАУСТОВСКИЙ русский советский писатель, журналист, сценарист

(1892 – 1968)

Я невольно перевел взгляд туда, куда смотрел мальчик. Снеговая дорога сбегала в овраг между заиндевелых кустов орешника. За оврагом, за соломенными крышами овинов вился струйками к серенькому застенчивому небу дым из русских печей. Тоска была у мальчика, тоска по такой вот косой избе, которой у него нет, по широким лавкам под стенами, по треснувшему и склеенному бумагой окошку, по запаху горячего ржаного хлеба с пригоревшими к донцу угольками.

Я подумал, как немного в конце концов нужно человеку для счастья, когда счастья нет, и как много нужно, как только оно появляется.

С тех пор я подолгу живал в деревенских избах и полюбил их за тусклый блеск бревенчатых стен, запах золы и за их суровость. Она сродни таким знакомым вещам, как родниковая вода, лукошко из лыка или невзрачные цветы картошки.

Без чувства своей страны—особенной, очень дорогой и милой в каждой ее мелочи — нет настоящего человеческого характера. Это чувство бескорыстно и наполняет нас великим интересом ко всему. Александр Блок написал в давние тяжелые годы:

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые,

Как слезы первые любви…

Блок был прав, конечно. Особенно в своем сравнении. Потому что нет ничего человечнее слез от любви, нет ничего, что бы так сильно и сладко разрывало сердце. И нет ничего омерзительнее, чем равнодушие человека к своей стране, ее прошлому, настоящему и будущему, к ее языку, быту, к ее лесам и полям, к ее селениям и людям, будь они гении или деревенские сапожники.

1955 г.

Сидор КОВПАК советский военачальник, государственный и общественный деятель

(1887 – 1967)

Родина—это не какое-то отвлеченное, чисто символическое понятие. Родина начинается с твоего дома, где ты живешь, с твоей улицы, по которой ты ходишь, с твоей школы, где ты учишься, с твоего завода, где ты работаешь, с твоего города или села, где родились твои отец и мать. Чтобы по-настоящему любить Родину, надо ее знать. Нужно знать не только историю всей страны, но и историю своего края, знать свой завод, свой город.

Любовь к Родине, к своим родным местам проявляется в разных делах – малых и больших. Патриот должен знать свою Родину, должен быть патриотом не только на словах, а, главное, на деле. Он обязан быть готовым в любую минуту стать на защиту своей Отчизны и, если надо, пожертвовать своей жизнью в борьбе за правое дело.

1957 г.

Владимир СОЛОУХИН русский советский писатель, поэт

(1924 – 1997)

Образ Родины, образ родной земли… Как его можно вообразить? Одинаков ли он для всех людей, живущих на этой земле, или у каждого свой? Я для интереса спрашивал у многих своих знакомых (и даже при случайных встречах), что для них олицетворяло бы, символизировало бы родную землю. Ответы, как правило, не сходились.

О д и н сказал, что Родина—это утес, о который разбиваются волны враждебного моря.

Д р у г о й сказал, что это березка, стоящая на полевой меже.

Т р е т и й сказал, что это Волга.

Ч е т в е р т ы й сказал, что это церковь Покрова на Нерли, смотрящаяся в тихую зеркальную воду.

П я т ы й сказал, что это букет полевых цветов.

Ш е с т о й сказал, что это трактор, распахивающий поле.

С е д ь м о й сказал, что это василек во ржи.

В о с ь м о й сказал, что это каравай хлеба и горстка соли на нем.

Д е в я т ы й сказал, что это бульдозер, срывающий старый, ветхий домишко.

Д е с я т ы й сказал, что это плотина гидростанции, перегородившая реку.

О д и н н а д ц а т ы й сказал, что это—лицо его матери.

Д в е н а д ц а т ы й сказал, что это цветущий яблоневый сад.

Т р и н а д ц а т ы й сказал, что это ракета, уходящая в космос.

Ч е т ы р н а д ц а т ы й сказал, что это трава, пробивающаяся сквозь асфальт.

П я т н а д ц а т ы й сказал, что это—лицо крестьянки.

Ш е с т н а д ц а т ы й сказал, что это высоковольтные столбы, шагающие через степь.

С е м н а д ц а т ы й сказал, что это Ростов Великий с его Кремлем и звоном.

В о с е м н а д ц а т ы й сказал, что это Новые Черемушки.

Д е в я т н а д ц а т ы й сказал, что это локомотив, тянущий длинный состав.

Д в а д ц а т ы й сказал, что это голубь, летящий в небе.

Д в а д ц а т ь п е р в ы й сказал… двадцать первый сказал, что Родина у него в сердце, но выразить одним словом, что такое Родина, он не в силах.

Я мог бы опросить не двадцать человек, но двести, и, видимо, все ответили бы по-своему. Были бы там, наверно,

и струи раскаленной стали,

и подснежник, распустившийся на пригорке,

и доменные печи,

и самолеты,

и даже тихое деревенское кладбище…

1969г.

Василий ШУКШИН, писатель, режиссёр, актёр

(1929 – 1974)

Те. кому пришлось уехать (по самым разным причинам) с родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую родину»), а таких много,—невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусть. С годами грусть слабеет, но совсем не проходит.

Родина… Я живу с чувством, что когда-нибудь вернусь на родину навсегда. Может быть, мне это нужно, думаю я, чтобы постоянно ощущать в себе житейский «запас прочности»: всегда есть куда вернуться, если станет невмоготу. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови. Видно, та жизнеспособность, та стойкость духа, какую принесли туда наши предки, живет там с людьми и поныне, и не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачуют душу.

Родина… И почему же живет в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь не похоже по жизни-то… Отчего же? Может, потому, что она и живет постоянно в сердце, и образ ее светлый погаснет со мной вместе. Видно, так.

Благослови тебя, моя родина, труд и разум человеческий!

Будь счастлива!

Будешь ты счастлива, и я буду счастлив.

1974 г.

Михаил АЛЕКСЕЕВ , русский советский писатель

(1918 – 2007)

Главное требование жизни вообще—сама жизнь. То есть мир, а не война, не уничтожение рода человеческого и прекраснейшей его колыбели – нашей Земли. Это, например, каждому человеку понятно. Должно быть понятно нормальному человеку.

Счастлив же человек, умеющий сострадать всему миру. Человек, который видит, что он при настоящем деле и что-то в этом деле значит.

А значит, есть и его доля в общей копилке наших национальных ценностей.

Требование времени.

Если мы хотим хорошо жить, мы должны отлично работать.

Если мы хотим мира —а все МЫ хотим его страстно,— мы опять же должны добросовестно и строго исполнять свои обязанности на своих местах.

В этом путь к процветанию нашей Родины, в этом путь к счастливой и достойной жизни каждого человека.

1983г.

Михаил Эминеску (1850 — 1889)

«… Эминеску называют последним великим романтиком европейской поэзии…

… Это случилось спустя почти сорок лет после того, как романтическое искусство в других странах уступило место новому направлению. Но явились стихи Эминеску и засверкали ещё неоткрытые, неведомые дотоле краски, вновь ожили романтические чувства и романтические раздумья — о вечности; о времени; о пространствах, о бессмертии; о судьбе. И открылась романтизму новая, ещё неизведанная страна — с её неповторимом обликом, её героической историей, её самобытностью, богатством её поэтического фольклора…»

Ираклий Андроников, 1968.

В 2001 г. румынский журналист, находящийся на содержании Cronica română, Рэзван Вонку обалдел, узнав, что «такие писатели, как Эминеску, Крянгэ в кишиневских официальных историях являются «молдаванами» (кавычки румына). Получается, что эти «румынские» ценности являются молдавскими» (Cronica română, 2001)

Ион Крянгэ родился в 1837 г., когда об «объединении княжеств» никто понятия не имел, и даже фантасты до этого не додумались.

Михаил Еминович родился в 1850 г., когда о «Румынии» мало кто думал.

Оба эти будущие классики родились, выросли, возмужали в самой истинной, самой молдавской части Молдовы, насыщенной чудесными сказками, душевными народными песнями, грустными дойнами, героическими легендами и балладами, которые передавались из поколения в поколение на самом звонком, на самом сладкозвучном наречии ‒ на молдавском.

«В Яссах, в Болта Рече, в корчме на окраине познакомились (в 1875 г.) М.Эминеску с Ионом Крянгэ. Были оба молдаванамииз страны виноградников, привлечённые крепким ароматом чистых вин из бочек, из которых пили, потрясённые мыслью, что в подобных подвалах пили вино их предки молдаване…» (G.Călinescu. Viaţa lui Mihai Eminescu).

Существуют достаточно убедительные свидетельства об отношении М.Эминеску к своему происхождению. «Михаил Эминеску до такой степени чувствует себя молдаванином, что во время войны (1877 г.) он очень чувствителен к славе воинов молдаван.

Ни один молдавский писатель классик не может подтвердить более убедительно, чем М.Эминеску свое качество поэта, принадлежащее молдавскому народу, и не может, как он, перечислить по пальцам своих предков молдаван на протяжении двух веков…»

По своей формации, интересам, исключительно тонкому пониманию необходимости связи между творцом и и общественной средой Эминеску всегда был неотделим от сознания своего народа , от его чаяний и радостей, и неразрывно связан с самыми благородными идеалами.

«…Он будет жить, хотя и умер безумным; зато канут в вечность бесчисленные мудрецы, которые допустили, допускают и всегда будут допускать, чтобы сходили с ума такие, как Эминеску

Богдан Петричейку Хаждеу

ПРОШЛИ ГОДА…

Прошли года, как над лугами тучи,

И никогда уже не возвратяться.

В душе моей, как встарь, не возродятся

Былины, чары, сказа стих певучий.

Ребячий мой лоб вы осеняли

Премудростью таинственных невнятиц,

А ныне тщетен ваш гнетущий натиск,

Заката тени, призрачные дали.

Мне не вернуться к этим юным сказам,

По струнам не ударить, как бывало,

И не извлечь из прошлого ни слова:

Немы уста блаженного былого,

А время за спиной тяжёлым валом.

Растёт, грозя затмить мой бедный разум.

1883, перевод А.Бродского

НАША МОЛОДЁЖЬ

Чтоб разобраться в галстучных узлах,

Их шлют в Париж, как учит ныне мода,

Потом они снисходят до народа,

Разумники в бараньих завитках.

И, как баран на новые ворота,

Глядит на них зевака-вертопрах,

Когда они с сигарою в усах

Слоняются с заката до восхода.

Гундосые буффоны, пустоплясы,

Столпы борделей, короли курилен

Бездельные выгуливают жизни.

И эти вот дещёвые паяцы,

Что и язык природный свой забыли,

Стать звёздами хотят в своей отчизне.

1876, перевод А. Бродского

НА ЧУЖБИНЕ

Когда всё расцветает и всё вокруг ликует,

Когда все веселятся и и светел ясный день,

Одно уныло сердце, страдает и тоскует
И рвётся к дальним нивам родимых деревень.

Моё тоскует сердце в невыносимой боли,

Душа поёт, страдая, исхода нет тоске.

Измученное сердце томится как в неволе,

Душа изнемогает в скитаньях, вдалеке.

Родимую долину хочу увидеть снова,

Услышать плеск хрустальный прозрачного ручья,

Бродить по лабиринту средь сумрака лесного,

Увидеть всё, что в детстве любил так нежно я.

Хотел бы я, как прежде, в долине той укромной

Крестьянские хатёнки приветствовать опяь

И снова приобщиться к их жизни мирной, скромной,

Их радости простые и горечи встречать.

Хотел бы я построить среди родной долины

Такой же деревенский уютный, тихий дом,

Я из окна смотрел бы на дальние вершины,

Где тучи громоздятся и громыхает гром.

Хотел бы я увидеть в цветах родное поле,

Что для меня соткало дни счастья и любви,

И слышало мой голос мальчишеский на воле,

И видело все игры, все шалости мои.

Там средь родного поля журчащей речки ропот,

Там певчих птиц концерты в лесной глухой тиши,

Ритмичный шелест листьев, как чей-то нежный шёпот,

Будили томный отклик в мечтах моей души.

Да, был бы я счастливым, когда бы очутился

На родине любимой, к родной земле припал

И пламенною мыслью, как в юности, стремился

Осуществлять мечтаний высокий идеал.

И даже смерть, чей облик и страшное явленье

Пугает всех живущих, как воплощенье зла,

Меня б там усыпила легко, как сновиденье,

И к облакам и тучам в мечтах перенесла !

1866, перевод М. Зенкевича